klimev | Инструмент познания

Недавно в обсуждении одной из записей Тигра (

falcao) я разразился двумя глубокомыслиями о стеклотаре:

Глубокомыслие №1

В нём просто придана бесформенному форма,
И эта простота определяет норму,
В неописуемости он сродни Вселенной -
Стакан с водой, гранёный или тонкостенный.

Глубокомыслие №2

Стакан гранёный - это инструмент познания
Бездонных истин бытия и мироздания.

Трёп и трёп... Но в результате этой трепотни я сподвигся найти ответ на вопрос, которым периодически задавался уже лет эдак двадцать пять. Вопрос этот возник во время чтения книги Виктора Викторовича Конецкого "Среди мифов и рифов":

Французики были сильно навеселе. Но это не было российское, тяжко-философское, углубленное подпитие, о котором один наш поэт сказал бессмертные слова: «Пьянство есть совокупление астрала нашего существа с музы́кой мироздания» (ударение обязательно на «ы», иначе значительно уменьшается глубина мысли).

Я неоднократно и безуспешно пытался узнать, кому же из наших поэтов принадлежит это высказывание. Но на сей раз у меня под рукой совершенно случайно оказался интернет, и я нашёл не только ответ на вопрос, но и неизвестную мне доселе книгу Георгия Иванова "Петербургские зимы", откуда и узнал, что слова эти сказал поэт Борис Садовской. Тот самый Борис Садовской, который в 1917 году написал:

Так Вышний повелел хозяин,
Чтоб были по своим грехам
Социалистом первым Каин
И первым демократом Хам.

Ему же приндалежит лучшее, на мой взгляд, "стихотворение-памятник":

Мой скромный памятник не мрамор бельведерский,
Не бронза вечная, не медные столпы:
Надменный юноша глядит с улыбкой дерзкой
      На ликование толпы.

Пусть весь я не умру, зато никто на свете
Не остановится пред статуей моей
И поздних варваров гражданственные дети
      Не отнесут её в музей.

Слух скаредный о ней носился недалёко
И замер жалобно в тот самый день, когда
Кровавый враг обрушился жестоко
      На наши сёла и стада.

И долго буду я для многих ненавистен
Тем, что растерзанных знамён не опускал,
Что в век бесчисленных и лживых полуистин
      Единой Истины искал.

Но всюду и всегда: на чердаке ль забытый
Или на городской бушующей тропе,
Не скроет идол мой улыбки ядовитой
      И не поклонится толпе.